Андрэ Нортон, Шервуд Смит

Эхо времён

Пролог

Дневная жара отступила, оставив над остывающей землёй знойное мерцающее марево. Стрекот и жужжание насекомых, доносившиеся из колючих зелёных кустов, служили своеобразным музыкальным сопровождением к смеху и пению ребятни. Дети растянулись длинной змеящейся цепочкой, они сидели на корточках напротив друг друга, прижав коленки к подбородку.

Дети пели и смеялись, и шевелили в пыли пальцами, и переступали с ноги на ногу, и подскакивали на месте. Их шоколадную кожу покрывал рисунок из пятнышек и полосок — где-то белых, как мел, а где-то светло-коричневых. Пот и пыль нарушали стройную гармонию узоров, но ребят это не беспокоило — это ведь всего лишь игра. Они пели и смеялись с беспечностью детей, которые знают: время, когда рисунки на кожу придётся наносить всерьёз, время, когда они станут взрослыми и надо будет заботиться о пропитании и крове над головой, воевать и жениться, — это время лежит в далёком, солнечном будущем, а значит, они успеют ещё не раз сыграть в игру урожая.

Сабе Мариам, наблюдавшей за детьми из-за груды валунов, казалось, будто её уносит потоком времени назад, против течения. Точно так же играли и пели в этих безводных горах юго-западной Эфиопии многие поколения детей племени сурма.

Она бросила взгляд на собственные руки — кожа казалась тёмной на фоне выцветших брюк цвета хаки. Только сама Саба и её магнитофон вносили диссонанс в эту сцену, словно всплывшую из глубин истории, единственное напоминание о современности, — хотя в любой момент в небе может загрохотать самолёт, и тогда и дети, и взрослые сперва замрут, как испуганные олени, а потом разбегутся кто куда.

Профессор Мариам посмотрела на свой кассетный магнитофон, бесшумно трудившийся за нагретым солнцем серым валуном. Люди племени сурма мирились с её странностями, потому что она не вмешивалась в их жизнь, и ей удалось доказать им, что её не подослали их заклятые враги — буми. Мужчины и женщины племени удивлялись, что у Сабы не были проколоты мочки ушей и губы. Для них она была кем-то вроде ребёнка во взрослом теле — поскольку у неё отсутствовали ритуальные рисунки, которые подобало иметь взрослому, ответственному человеку. Однако ко всем странностям профессора здесь относились с насмешливой терпимостью.

Саба научилась сидеть спокойно и терпеливо, не привлекая к себе внимания. Обладая немалым опытом наблюдения со стороны, она знала, что очень скоро окружающие забудут о её присутствии и она станет для них не более интересной, чем любой другой элемент окружающего пейзажа — валун или кочка с жёсткой травой. Вот тогда наконец можно будет включить магнитофон и записать музыку, которая передавалась из поколения в поколение на протяжении многих столетий.

Это была хорошая работа. Важная работа. Саба гордилась тем, что она — одна из немногих, которые тихо бродят по свету, записывая песни и сказания, передающиеся из уст в уста со времён зарождения цивилизации. Прогресс, несомненно, принёс людям неисчислимые преимущества, но по мере его неуклонного движения вперёд в прошлом исчезали один за другим древние языки, обычаи и культуры, носители которых жили в гармонии с природой со времён первого шага, сделанного человеком.

«Да, это и в самом деле важная работа», — думала музыковед, а тем временем какой-то малыш лет трех вдруг оступился и кубарем покатился по пыльной земле. Пение сменилось дружным хохотом. Потом дети заново выстроились для игры. Девочка впереди цепочки завела песню, затем к ней присоединились другие голоса. Чуть поодаль несколько матерей и молодых незамужних женщин оживлённо болтали и готовили еду.

Важная работа — и увлекательная. Занимаясь ею, ты постоянно был чем-то занят и потому не переживал о том, чего не в силах изменить. Размышляя подобным образом, профессор Мариам услышала звук, который на уровне подсознания заставил её ожидать вторжения.

Еле слышный гул, чем-то похожий на жужжание пчёл над цветами, постепенно нарастал, и вдалеке появился потрёпанный старый мотоцикл с трехколесной коляской. Этому ржавому драндулету лет было, пожалуй, не меньше, чем ей самой.

Дети тоже услышали шум мотора. На миг они замерли, а потом первая девочка опрометью бросилась по пыльной земле к матери и остальные побежали следом. Одни из них продолжали смеяться, другие распевали на бегу строчки из песни. Матери собрали малышей и скрылись в зарослях высушенного солнцем кустарника.

Саба забралась на валун и приставила ладонь ко лбу, чтобы не слепило глаза кроваво-красное солнце — таким оно здесь бывало в конце октября. Мотоциклист газанул, объехал вокруг кустов и корявых деревьев и остановился в паре метров от камней, служивших профессору Мариам наблюдательным пунктом.

Саба затаила дыхание, когда мимо неё пронеслось облако запахов бензина и выхлопных газов. Они показались ей такими чуждыми после месяца, проведённого в горах. Приехавший снял тёмные очки и шлем, тряхнул головой, и по его плечам рассыпались пушистые каштановые волосы. Одежда — грубый комбинезон, какие было принято здесь носить, — не позволяла догадаться, кто это: мужчина или женщина. Рука в перчатке скользнула в карман, извлекла носовой платок, смахнула пыль с лица. Перед музыковедом предстала женщина средних лет.

Мотоциклистка выпрямилась и убрала платок в карман.

— La Professeur Mariam? Vous кtes Saba Mariam? [1] — спросила она.

Саба кивнула и добавила по-французски:

— Что-то срочное?

— Oui [2] .

Французский явно не был родным для этой женщины, как и для Сабы, но музыковед давно наловчилась говорить на самых разных языках — и зачастую приходилось выбирать язык, непонятный окружающим. Правда, сейчас никаких «окружающих» рядом не было.

Женщина сказала:

— Je m'appelle Taski Aleyescoglu. Je suis avec L'Etoile Projet [3] .

Проект «Звезда».

Её пребыванию здесь пришёл конец. Несколько секунд Саба в безмолвной ярости разглядывала незнакомую женщину. Конец всем надеждам.

«L'EtoileProjet» — проект «Звезда». Так называлась одна из самых секретных организаций в мире — та самая, которой Саба отдала все свои силы, свою душу, та, которой она посвятила почти всю свою жизнь.

Глядя на курьера Агентства времени, музыковед произнесла по-французски:

— Мне обещали год. Год, чтобы я смогла прийти в себя.

— Дело срочное, — отозвалась агент Алейескоглу. — Чрезвычайное происшествие.

— Скажите мне сначала: Лизетта Аль-Асир вернулась?

Агент времени не стала притворяться и делать вид, будто ей не знакомо это имя. Она поджала губы и покачала головой:

— Мне очень жаль, профессор Мариам.

Саба глубоко вздохнула.

— И от меня ждут, что я прерву свой отпуск? И вернусь?

Агент ответила:

— Как бы то ни было — меня не посвятили в происходящее. И я не знаю, работает ли по-прежнему ваша бывшая напарница. Мне приказано только разыскать вас и сообщить — вас ждут. Что бы там у них ни случилась — разобраться, по-видимому, сможете только вы.

Профессор Мариам перевела взгляд на солнце, которое вот-вот должно было исчезнуть за горными пиками на западе. Быстро сгущались тени, лицо женщины-агента разглядеть было трудно. Выехать следовало немедленно — они находились за много миль от любой дороги, а ехать по Эфиопии посреди ночи — дело не из лёгких.